Священник-писатель о своих книгах и писательстве.
Бессменный генеральный директор международного фестиваля православного кино «Покров», прозаик, протоиерей Александр Акулов — о том, почему не надо бояться писать, есть ли место фантазии в жизни и каким формам принадлежит будущее литературы и кино.
Протоиерей Александр Акулов родился 8 июля 1964 года. Окончил Суворовское, затем высшее военно-техническое училище. С 15 лет публикуется в печатных изданиях. С 2001 года — учредитель агентства социальных проектов «Покров» при киевском Свято-Троицком Ионинском монастыре.
В 2002 году впервые состоялся организованный агентством международный фестиваль православного кино «Покров», и поныне отец Александр остается его генеральным директором. Автор нескольких радио- и телепередач, в том числе телевизионных циклов «Духовная трапеза» и «Верую», документальных сериалов «Паломник» и «Второй Иерусалим».
Настоятель столичного храма в честь иконы Божией Матери «Знамение» (подворье Ионинского монастыря).
В последние годы вышло шесть книг отца Александра: «Креститель», «Семинарист», «Потерянный в миру», «Моя рыбалка на Афоне», «Братья-отцы», «Христиане».
— Когда Вы начали писать?
— Я себя писателем не называю. Я — сочинитель. Очень люблю Чехова, Лескова… Когда перечитываю их произведения, понимаю, что у меня так, как у них, не получится, и думаю: «Что ж я наделал? Что ж я себя опозорил‑то так…»
Вообще пишу с пяти лет. Еще до учебы в Суворовском публиковался в разных изданиях. В училище однокашники просили сочинять короткие письма их любимым, мамам, папам… Во время учебы был внештатным корреспондентом «Комсомольской правды», продолжил писать и после выпуска. В целом в советских изданиях вышло более 300 моих текстов. Хотя вообще у меня нет журналистского образования — я учился у маститых журналистов, много общался с ними.
К тому же здесь очень важен словарный запас, с которым можно играть. А для этого нужно много-много читать. Вообще для меня непонятно, как пишущий человек может ничего не читать.
— А как Вы пришли к вере?
— Ну, как все — чудесным образом. В начале 1990‑х, после увольнения из армии офицером, я попытался заняться бизнесом. Но у меня ничего не получалось, я разорился. Мне говорили: «Тебя сглазили». Я тогда жил во Львове. Иду по улице и плачу. Вижу храм (великомученика Георгия Победоносца, как потом узнал). Зашел внутрь. Там как раз служил отец Андрей Ткачев. Он месяца три меня почти каждый день исповедовал. Потрясающая была история, конечно.
Потом я попросил его освятить мой магазинчик. Батюшка его освятил — и в ту же ночь у меня все оттуда вынесли, даже кассовый аппарат. Я ему в гневе звоню: «Ты что натворил? Как ты освятил магазин, если у меня последнее унесли?!» Он смеется. А через два дня мне позвонили из Киева и пригласили на работу.
В столице спустя время я пришел в Ионинский монастырь к отцу Ионе (Черепанову), нынешнему владыке, и говорю: «Хочу реализоваться как журналист в православной среде, что‑нибудь хорошее, миссионерское делать». Он дал мне место на колокольне. Через год фестиваль «Покров» придумали. Потом были разнообразные статьи, радиои телепередачи. Художественной прозой я после этого лет пять-семь почти не занимался. Только идеи приходили. Но не брался, потому что еще не был готов писать о Церкви, не дорос до нужного духовного уровня.
Потом семинария, рукоположение в 45 лет. Даже пономарство в 43 года для меня было большой радостью. Не говоря уже о том, что потом священником стал. Это вообще неописуемые вещи.
— Когда служили в армии, наверное, не подозревали, что будете священником…
— Знаете, я долго верил, что в нашей стране все люди ходят в Церковь. Как‑то приехал на 30‑летие окончания Суворовского училища в Тверь. Оказалось, что из трехсот бывших офицеров я один стал священником. Остальные, с кем я говорил, даже в храм никогда не ходили. Я понял, что не все так, как хотелось бы мне, поэтому, наверное, и начал пытаться реализовываться сначала в сценариях, потом в книгах — хочется, чтобы даже светские люди понимали.
— Что именно?
— Что Церковь — в первую очередь — это радость, веселье (пускай это даже смешно звучит). Церковь — величайшая радость не только в сегодняшней жизни, а и в будущей. А здесь люди лишают себя радости по каким‑то непонятным, странным причинам.
Об этом забывают и те, кто воцерковлен. Меня недавно расстроили некоторые прихожане — столько лет в храм ходят, и во всем они разочарованы, всё жалуются на жизнь. Хотя у многих все есть. Я не понимаю, что должно так повлиять на настоящего христианина, чтобы у него было плохое настроение.
Хорошее настроение — когда ты не возбужден, не осуждаешь, не обвиняешь никого, когда живешь молитвой, памятью о Воскресении Христовом, о вечной жизни… Даже смерть родных и близких, если ты молишься, не может лишить тебя этого состояния.
Так что хочется, чтобы книги или статьи поднимали настроение. Чтобы был (обязательно!) положительный герой, которого сейчас нет нигде — ни в телевизоре, ни в кино… Любящий Христа (в первую очередь), Церковь Православную, умеющий и желающий любить окружающих людей.
— И все‑таки. Странное сочетание — священник и… автор остросюжетных повестей.
— Я себя сдерживаю еще. Если бы я не был священником, такое бы понаписывал, поинтереснее любых сериалов, которые иногда смотрю и думаю: «Что за сюжет такой неинтересный? Неужели это нельзя было заострить, неужели нельзя было вот в этот характер вложить вот это?..»
Мои герои подталкивают меня на всякие разные вещи. Я с ними всегда спорю.
Остросюжетность для меня очень важна, поскольку с ее помощью можно напомнить о Промысле Божьем. Многие люди, попав в сложную жизненную ситуацию, пытаются выйти из нее только своими силами. А я пытаюсь показать, что только с Божьей помощью, только с Ним можно выйти и найти правильный путь. Потому что без Него человек находит путь, как ему кажется, правильный, но на самом деле отвратительный, ужасный. И даже если внешне проблема исчезла, мира в душе все равно нет, так как все сделано по своеволию, самолюбию, тщеславию. И внутри у человека пустота.
А помня о Боге, ты понимаешь, что все, абсолютно все, что ни делается, — к лучшему. Только надо каким‑то образом именно в этот момент перестать жаловаться, даже когда тебе кажется, что все несправедливо, принять с благодарностью Богу итог, который ты не планировал. И с радостью двигаться дальше.
Я, честно говоря, не думал, что написание художественной литературы — настолько увлекательный процесс, что иногда мне даже страшно к нему приступать. Сейчас я месяц не писал очередную книгу… Мне кажется, очень интересная повесть. Раскрою секрет: называется «Христиане» — приключение, даже некое фэнтези. И вот герои застряли там в одной пещере и ждут, когда я их оттуда выпущу. Они стучат, а я кино занимаюсь, фильмы православные смотрю, готовлю кинофестиваль «Покров». Статьи еще могу себе позволить, а заняться книгой…
Потому что литература — это очень интересно, увлекательно. Но это всегда и ответственно — сочинять, придумывать, писать, показывать другим людям то, что написал. Я не из тех, кому наплевать на мнение других людей, я очень чувствителен к этому.
— Кто главный критик?
— Моя супруга. Она же и позволила, так сказать, издавать книги. Если бы ей не понравилась первая повесть — пришлось бы все сжигать, даже если бы это уже был тираж.
С вниманием отношусь к мнению прихожан. Они первыми читают книги. И меня радует, что они искренне высказывают, что думают.
— Какие есть отзывы? К чему их стимулируют Ваши повести?
— В книге «Потерянный в миру» поднята проблема бездомных. Одна из наших прихожанок — преподаватель вуза. Прочитав вместе со студентами эту книгу, они создали союз по поддержке бездомных людей. Они ищут бесплатных юристов, чтобы помочь таким людям восстановить документы, пытаются придумать, где кормить бездомных, как помогать зимой.
Для меня это было очень важно. Ведь бездомные не все такие, как о них думают. Самая главная наша проблема — мы не понимаем, что в любой момент можем оказаться на их месте. И как мы сегодня относимся к ним, так же будут относиться и к нам. Это абсолютно не православное отношение — критиковать людей, у которых нет дома, работы, которые просят деньги, роются на помойках и так далее. За них надо молиться. Лучшее, что ты можешь сделать, если у тебя нет денег, — подойти и просто спросить: «Как тебя зовут?» Это уже внимание. И ты уже знаешь имя и можешь за этого человека помолиться. Они очень нуждаются в молитвах. Даже те, кто в храм приходят попрошайничать, они ведь Богу не молятся. Я довольно строго с ними разговариваю. «Заходи в храм, чего же ты около храма стоишь, просишь? Зайди — помолись Богу, приложись к иконам, постой на службе». С ними надо разговаривать. Не ругать, но очень серьезно разговаривать.
Среди них очень разные люди. Вот недавно был один человек. Два высших образования, чуть ли не доктор наук, космические корабли строил, но случилось какое-то психическое расстройство, из‑за чего он и стал бомжевать.
А в книге «Братья-отцы» о двух близнецахбатюшках показано, какими мы, священники, становимся со временем, если теряем страх Божий. Два брата, один только стал священником, а второй служит уже не первый год… И в какую историю последний попал, как тот ему помогал, и как они вместе вышли из этой ситуации. Со временем, к сожалению, бывает так, что священник теряет служебные и житейские ориентиры. И начинаются какие‑то вещи, которые не только не нравятся прихожанам, но, в общем‑то, обесценивают священнослужение. Становится очень сложно. При этом все мы находим оправдания: что у нас семьи, их кормить надо и так далее.
На эту тему архимандрит Григорий (Зумис) (я на Афоне часто бываю, и книга «Моя рыбалка на Афоне» — о моем послушании в святогорском монастыре Дохиар, где отец Григорий настоятельствует) сказал так: «Пока вы, священники, босиком не начнете ходить по улицам, ничего не изменится».
Если прямо воспринимать — такое нищелюбие сегодня просто нереально!.. Выйдешь так — тебя за сумасшедшего примут и посадят в психушку. Конечно, нужно ходить в ботинках, но одновременно представлять себя босиком и делать (будучи в этом состоянии) больше, чем мы делаем. Потому что народ у нас очень не просвещен. Православных людей один или три процента, может быть. Даже у прихожан, которые годами ходят в храм, маловато знаний. А вера без знаний невозможна. Без знания Слова Божия, церковных традиций, книг святых отцов, их поучений, я не думаю, что можно стать настоящим православным человеком.
Знаете, мне нравится начинать разговор с вопроса «Что ты сейчас читаешь?» Здесь уже не ответишь «хорошо» или «плохо»… А ведь что я читаю, так и живу, потому что то, что я читаю (авву Дорофея, Чехова или Лема, например), — это то, чем я сейчас увлечен, о чем думаю.
Я считаю, что в Церковь Господь собирает самых умных людей, несмотря на их социальное положение. Только умный человек может стать по‑настоящему православным, потому что будет изучать, сопоставлять. А просто свечки ставить, записки писать — это не есть Православие.
— Какие темы еще сейчас актуальны, по Вашему мнению? О чем нужно писать?
— У меня в планах много всяких интересных (надеюсь) книг, но есть и практичные идеи.
Например, человек, читая Священное Писание, должен все, что в нем, перекладывать на свою жизнь. Библия — это же практическое духовное руководство в жизни. Там нет ничего такого, чего мы не можем сделать. Никто не заставляет нас становиться на столб, входить в пещеры, а если есть семья — уходить в монастырь. Как сказал современный афонский старец архимандрит Алексий (Мадзирис), «семья — это проверка вашего уровня христианства. Это ваш крест. Семейный человек в первую очередь ответит перед Богом за семью. Не за то, как он молился, постился, как зарабатывал и как жертвовал деньги, а как относился к жене и родителям, какие дети выросли, научился ли по‑настоящему прощать…» Он ответит за то, как выполнял одну из двух главных заповедей — «возлюби ближнего как самого себя».
Хотелось бы, чтобы была создана маленькая брошюрка, и чтобы она вышла 10‑миллионным тиражом и ее раздавали на улице, — «10 причин, почему я православный». Ответить на этот вопрос мало кто из церковных людей может. Здесь нужна современная дискуссия.
Опять же — не хватает положительных примеров, мало радости, много грусти. Много упадочных настроений. Адекватного отношения к власти, к политике — этого ничего нет. Это все нужно менять… У меня есть пара задумок, в следующей книге я, конечно, эти темы все затрону.
Надо писать, даже если у кого‑то не получается, надо все равно к этому стремиться. Нам нельзя все время молчать и стесняться… У меня у самого есть боязнь писать — переживаю: «Кто я такой, чтобы писать на такие темы?» Но это страх хороший, он мобилизует. Из-за него более ответственно относишься к каждому слову, которое пишешь.
— Возвращаясь к процессу написания книг… Можно сказать, что писательство в какой‑то мере является «лицедейством» (погружение в сюжет, проживание характера героя…)? Как Вы относитесь к актерству?
— Нет, это немножко другое. Благодаря фестивалю у меня очень много знакомых актеров. Я уважаю эту профессию. Актерство — это труд тяжелый, на самом деле. Им‑то еще тяжелее понять смысл жизни, актеры проходят многие этапы. Кто доходит до осознания того, что на все воля Божия, с тем происходит перемена. Остальных постепенно губят деньги и слава. А сочинительство — очень сложный творческий процесс, но очень интересный. Иногда я даже завидую самому себе.
— Как это?
— Завидую сам себе, что я занимаюсь любимым делом и что‑то получается. Но главное — чтобы оно было полезным и читабельным. Сейчас литературу, которую я люблю (Чехов, Лесков, Тургенев, Куприн), вряд ли кто‑то читает.
Сегодня литература должна быть немножко другая — более активная, остросюжетная, чтобы смысл выражался не в трех главах, а в пяти предложениях. А ведь писать длинно намного проще, чем коротко. Рассказ — самая сложная литературная форма. Только талантливые люди могут «вписаться» в нее и творить настоящие короткие рассказы. За рассказами и современными литературными притчами будущее. Желательно, чтобы они были без нравоучения и оскорбления. Ты рассказывай, что тебе Бог дает на душу, не выставляй себя, не упрекай других… Надо как‑то так писать, чтобы читатель сам делал выбор в пользу твоего героя или против него. Это тоже выбор.
Так и в кино. Если говорить о кинофестивале «Покров», для меня сейчас, пожалуй, самое интересное — короткометражное игровое кино. В 2017-м было очень много таких очень хороших работ. Большинство режиссеров — молодежь. Они научились снимать, они думают, размышляют. Кино длится 20–25 минут, но в нем столько всего!
— Вы как‑то сказали, что скорее не Вы как писатель ведете сюжет, а сами персонажи будто управляют автором. Чему Вас учат Ваши персонажи?
— Они меня учат учиться. Потому что я понимаю, что они заслуживают более высокого качества литературы, большего внимания с моей стороны, чтобы я их прописывал более яркими, запоминающимися образами. Пока пытаешься. В том и интерес, что ты понимаешь, что еще ничего не умеешь, стараешься развиваться. Поэтому мои герои — это мои учителя. Сначала я придумываю, а потом они начинают издеваться надо мной, строят мне разные рожицы, диктуют мое поведение. Я понимаю, что надо учиться еще интереснее писать, чтобы читателю было здорово.
— А не жалко убивать героев?
— Ну, а что делать? Да, не хочется иногда. В следующей книге — «Христиане» — без этого тем более не обойтись. Она связана с прошлым — с первыми веками христианства. Конечно, я не буду подробно описывать казни (а они были чудовищными), но нельзя не сказать о том, как люди с открытым сердцем, с любовью шли на смерть ради Христа. Это актуально до сих пор. Ведь мы даже перекреститься не можем на улице, идя мимо церкви, — стесняемся людей. Библию не можем читать в метро, потому что думаем: «Как на меня посмотрят?» А тогда люди на истязание и смерть шли! Мы ничем же абсолютно не можем жертвовать — хотим быть христианами и жить без всяких жертв.
Эдакое желание православного комфорта. «Я в церковь хожу, я такой замечательный, поэтому у меня деньги есть, в семье все хорошо». Но это потребительское отношение: Бог нам должен, Он молодец, Он нам помогает. А если что‑то случается… Наоборот, мы должны быть готовы к испытаниям, учиться переносить скорби, и опять же — это самое сложное — радоваться им. Мы должны не рассчитывать на комфортные условия, которые «должны быть», потому что «я хожу в церковь», а учиться быть выносливыми, жить по‑христиански, молиться Богу, понимать, что такое истинное покаяние, и, главное, начать по‑настоящему служить своей семье и другим людям. Вот это и есть наша жертва. Если мы этого не делаем, запираемся в своем эгоизме, тогда такие будут искушения в жизни человека, что он с ними просто не справится. Потому что не умеет и не учится этому.
— Но обстоятельства же могут стать и толчком к духовной жизни?
— Понятно. Человек ведь когда приходит к Богу? Редко, когда в радости. К сожалению, как правило — когда все плохо. Хотя на моей практике… большинство людей — те, кто пришел не по болезни и не из‑за чьей‑то смерти. А пришли просто потому, что искали Бога. Он позвал их, Они пришли. Они искали Его, ищут Его. Молятся Ему, хотят узнать побольше о вечности, о Боге, послужить Ему.
— А у героев есть прототипы?
— В следующей книге будут*. Правда, некоторых я «оживляю», хотя они уже умерли… Но без них никак. Очень нужны их характеры, судьбы…
А в прошлых книгах некоторые пытаются узнавать меня или еще кого‑то, но ничего там такого нет. Понятно, что это мои переживания как священника, я вкладываю не чужие мысли. Там всё моя боль, а также радость и желание рассказать о полноте церковной жизни.
— Говоря вообще о фантазии… Понятно, она необходима писателю в работе. А насколько она нужна в жизни? Она ведь может играть как хорошую роль («оправдать» кого‑то, чтобы не осуждать, не ссориться), так и плохую (как фантазия — спутница беспричинной ревности, другие «додумки» о людях) … Существуют ли некие границы для фантазии в жизни?
— Я сам за собой замечаю, что еще не успел встретиться с человеком, а уже представляю, как встреча проходит, причем в отрицательном ключе. А когда все хорошо проходит, думаю: «Откуда у меня плохие мысли были о том, чего в принципе не должно быть?»
Это от маловерия всё. Как только такое начинается, нужно молиться — несколько раз прочесть Иисусову молитву, короткую молитву-фразу «Верую, Господи. Помоги моему неверию».
А так — нужно мечтать, нужно планировать. Поделиться с Богом своими жизненными планами. Не трезвонить всем родным и близким: «Завтра у меня состоится то‑то…», — а вместо этого, сказать: «Если Бог даст, будет то‑то». Вообще, лишнего говорить не надо. Зачем? Ты планируешь, молишься: «Господи, помоги». Получилось — по результатам ты можешь сказать жене: «Вот, у меня получилось». А до этого — какой смысл делиться?
У жены ведь другое восприятие, она не знает всех моих мыслей до конца. Допустим, я ей рассказал, а она: «О, это не получится!» Я: «Как не получится?!» И вот уже причина для конфликта.
— А если говорить вообще о суевериях. Говорят, что судьбы героев могут преследовать писателя. Что Вы на это скажете?
— Это все ерунда абсолютно. Пускай влияет, если хороший герой. Я бы с удовольствием был похож на некоторых своих героев. Но не получается.
— Есть известная мысль о том, что поэт, когда пишет, общается с Богом. Можно ли, в принципе, сравнивать творческий (писательский) процесс с молитвой?
— Я пытаюсь молиться, когда пишу. Если не знаю, какое слово подобрать, произношу: «Господи, помилуй». У меня нет сомнения, что творческий человек, молясь, излагает на бумаге мысли от Бога.
Но сказать, что я прямо пишу и молюсь, было бы ошибкой. Я хочу этого, но, к сожалению, не всегда получается. Без молитвы православному человеку не только писать, а вообще что‑либо делать в жизни невозможно. Тогда будет большой шанс, что ты не от Бога творишь, а от противной стороны, которая внушит тебе, что ты что‑то хорошее делаешь, а на самом деле это абсолютно противно Богу, и потом это когда‑нибудь откроется, но будет поздно. А молитва оберегает от всего этого.
То есть, если хочешь заложить добро, там будет добро. А если человек пишет книги ради выгоды, обостряет какие‑то ситуации, показывает пошлости, гадости, то понятно, с кем он общается…
— Вы уже много раз бывали на Афоне… Что (или кто) для Вас Афон?
— Чем больше я там бываю, тем меньше у меня получается дать какую-то оценку, тем сложнее рассказать, что это для меня означает. Каждый раз, когда приезжаю с Афона, говорю матушке, прихожанам: «Неделю делайте со мной, что хотите. Можете меня ругать, критиковать — я вам слова не скажу. Через неделю, конечно, я опять стану собой, начну огрызаться, оправдываться, я начну вас ругать, как раньше». Неделю я абсолютно спокоен, всех люблю, из меня можно веревки вить. Думаешь, как бы сохранить это на всю жизнь. А проходит время — понимаешь, что уже растрачиваешь себя на всякие жизненные мелочи. И Афон остался там, а твой Афон (внутри тебя) растворился в буднях, и ты опять стал непослушным, самолюбивым маловером.
Афон — это чудо сегодняшних дней. И радость тех, кто туда попадает
После повести, которую я сейчас пишу, Бог даст, — будет художественная книга об Афоне. Мои герои из книги «Семинарист» окажутся на Святой Горе. Семинарист стал священником, отцом Александром. Вместе с отцом Андреем они дружат и спорят. Надеюсь, на несколько книг вперед пойдут в разработку разные темы, тоже остросюжетные. И на Афоне с героями будет интересная история.
Книгу пишу на Святой Горе, потому что только там можно писать об этом. Об Афоне надо писать на Афоне. Понял это из опыта написания «Христиан». В книге нужно было описывать древний и современный Рим. Я попросил друзей — они отправили меня на три дня в Рим. Если бы не обошел важные места, то, наверное, не передал бы атмосферы этого потрясающего города. Я надеюсь, что благодаря этому повествование получится более правдивым.
Если получится книга — в ней я выскажусь в художественной форме про Афон, про то, что я чувствую там.
— В прошлом году** состоялся уже 15‑й фестиваль православного кино «Покров». Как изначально тележурналистский форум превратился в такой масштабный фестиваль, интересный широкому зрителю — православному и нет?
— Мы сразу планировали его сделать для большого кино, чтобы побольше фильмов было из разных стран, чтобы весь православный мир в нем участвовал. Естественно, все начинается с малого.
— Это в какой‑то мере миссионерство.
— Да. Среди зрителей на фестивале много нецерковных людей и им нравятся представленные фильмы. Я вижу, как благотворно действует такое кино на души людей.
Наш православный мир огромный, и в нем много чего хорошего происходит. На прошлом фестивале порадовали молодые ребята-режиссеры. Они находят возможность снимать хорошее, нравственно наполненное кино. Еще мне очень нравятся мультики, снятые самими детьми.
Фестиваль, конечно, требует очень больших усилий для подготовки и проведения, но на нем столько радости и общения происходит. Приходят тысячи людей. Зрители из зала выходят с такими сияющими лицами, с какими в наше время, увы, больше ниоткуда не могут выходить. И это правда.
— Каким Вы видите ближайшее будущее фестиваля?
— Много лет я вынашивал идею международной кинопремии Владимира Великого. В этом году мы ее наконец‑то начнем реализовывать на разных кинофестивалях. Первым ее лауреатом в ноябре 2017 г. стал игровой фильм «Еду как хочу», которому был вручен главный приз в Краснодаре на фестивале «Вечевой колокол». А вторая премия досталась документальному фильму «Дно» — участнику XII фестиваля «Радонеж». Для себя лично я посвящаю премию частично и Володе Щербинину — великому человеку, реализовавшему нашу общую идею в сценарии «Крестителя». Он умер, расписывая собор, прямо под куполом.
Многие хорошие фильмы не приходят, например, на «Покров». Цель премии — выбрать и выделить из всего, что показывают на самых разных кинофестивалях (90 % фильмов смотреть просто вредно), лучшие ленты, которые можно будет рекомендовать для просмотра в семье. Тем самым будут расставлены правильные духовно-нравственные ориентиры: каким кино должно быть, чтобы режиссеры не позорили названия православных стран и чтобы авторы и зрители кино все‑таки были более просвещенными православными людьми.
Фото из личного архива протоиерея Александра Акулова